Трент Резнор пригласил нас в новую студию, чтобы погрузиться в прошлое, настоящее и будущее одного из самых революционных явлений рока и электронной музыки.
Автор: Кристофер Р. Вайнгартен
Фото: Джон Крауфорд
«Я покажу вам нечто классное», — сказал Трент Резнор, выходя из комнаты записи в своей теплой, солнечной, приятно пахнущей студии на западе Лос-Анжелеса. «Вы видели фильм «The Lighthouse»?»
Лидер группы NIN прошел по коридору и присел, чтобы показать «Механизм страха» — разобранный симулятор кошмаров, созданный Марком Корвеном, автором саундтрека для клаустрофобического артхаусного ужастика «The Lighthouse»; его розничная цена $10,000. Деревянный монстр выглядит будто Г. Лавкрафт спроектировал стимпанковскую гитару с двойным грифом. Резнор надел очки и показал все разнообразные ручки, линейки, выступы, струны и катушки.
«Вот эти детали можно сгибать.» Бээээм. «Нет правильного или неправильного способа, как с ним обращаться.» Хляссссь. ИИИИиииииИИИИиИИИ. «Говорят, что когда ты берешься за него, то он требует, чтобы ты действительно учился и думал, как на нём можно играть. У нас очень плохо получалось… Он звучит отвратительно. Я еще не могу с ним справиться.»
«Механизм страха» живет в новой студии Резнора; он весь испещрен различными шумовыми электронными штуками, которых можно касаться, сгибать, приглаживать, щелкать зажимами для волос. Несмотря на то, что здесь нет ограничений, как у традиционных синтезаторов, Резнор и его давний музыкальный соавтор Аттикус Росс часто используют сделанные по ограниченному заказу шумовые инструменты, глитчеры, среднечастотные громкоговорители от нишевых фирм и независимых изготовителей. Рядом стоят «относительно нерабочий» Swarmatron (аналоговый синтезатор, который использовался для создания саундтрека к фильму «Социальная сеть» 2010 года), подобный водному растению Luminist Garden (используемый для написания ритма в фильме «Исчезнувшая» 2014 года) и тонкие тачпады Организменного Синтезатора из московской лаборатории SOMA (он идет без инструкции, поэтому Резнор вытащил распечатки текстовых сообщений от основателя лаборатории).
«Хоть мне и нравится идея прийти в настоящую студию, где стоит администратор, ты видишь остатки кокаина на диванах, для нашей работы сейчас это невозможно», — говорит Резнор, который переехал в этот дом около 8 месяцев назад. «Нам нужен доступ к складу наших приспособлений».
Вместе Резнор и Росс написали музыку к 8 фильмам, 2 телевизионным проектам, а также работали над последними 6 альбомами NIN, в целом составляя 15-летнее сотрудничество, в котором соединяются атмосферность и мелодия, пространство и шум. Они выиграли Оскар, Золотой Глобус, Грэмми и – при внезапном повороте событий, — Награду Ассоциации кантри-музыки, благодаря использованному сэмплу на побившем все рекорды треке «Old Town Road» музыканта Лила Наса. Резнор и Росс, оба появившись из резкой, пульсирующей, кровопускательной, эргостической вселенной индустриального рока 90-х, принесли свою любознательность к уникальным акустическим текстурам от сцены на экран. Сейчас они работают над саундтреком к 22-м анимационным американским горкам от студии Pixar под названием «Soul». Но NIN тоже не забыт: недавно группа выпустила полное издание альбома 2005 года «With Teeth», а в 2020 году Резнор и Росс планируют снова собрать группу в тур и далее записать новый материал для NIN.
Студия, в которой мы встретились с Резнором, стала для него первой с того момента, как известный лэйбл Нового Орлеана Nothing Records закрылся в 2004 году. Большая часть NIN записывалась в съемных квартирах, отелях и в гараже, рассчитанном на две машины, в его старом доме в Беверли Хиллз.
«Когда я был холостяком, в любом доме, где я жил, обязательно была студия с кроватью в углу. Сейчас у меня есть дети, и, наверно, им не совсем хочется слышать стук барабанов каждый день напролет».
С начала отцовства и до награды кантри-музыки, для Резнора многое поменялось с тех пор, как 30 лет назад он выпустил альбом Pretty Hate Machine. В течение долгой беседы он и Росс рассказали о прогрессе, соавторстве и поиске смысла.
Мне кажется, что ты мог написать, в какой-то мере, радостную музыку для Pixar.
Трент Резнор: Да. В ней присутствует некоторая радость.
Учитывая список твоих работ за последние 30 лет…
Резнор: Она не входит в этот список, верно? (смеётся)
Можешь ли немного рассказать о том, как вы пытаетесь записать эту эмоцию?
Резнор: Когда (режиссер Дэвид) Финчер попросил нас сделать музыку к «Социальной сети»… Я сделал важное открытие. Аттикус и я пришли и просмотрели первоначальную версию фильма. Мы ехали домой, в одной машине, и оба подумали: «Что за херню мы собрались делать?» Потому что было совершено не понятно, какая музыка должна там звучать. Я даже не знал, где там можно впихнуть музыку. Там просто говорят люди. Мы вправду похожи с Финчером, но тебе не хочется портить его фильм. И наш провал будет раскрыт. Нужно ли нам пойти порепетировать, подготовиться? Я позвоню Ханс Циммеру, сможем ли мы встретиться на немного и просто посмотрим, как ты работаешь? Есть ли мастер класс или выступление с конференции TED, или еще что-нибудь, что мы можем быстро воспринять?
А потом мы подумали, почему бы нам просто не посмотреть, что получится, если мы сделаем эту музыку, как будто делали её постоянно… Нужно сказать, что я размышлял о герое Марка Цукерберга из «Социальной сети», не о реальном человеке. Он достаточно верил в свою идею, в её важность, что ради неё можно похоронить друзей. И в конце, она вроде бы работает, но чувствуется некая подлость. Да, я знаю, что это такое. Как бы это звучало? И оно работало. Так же четко, как те звуки, я не понимал этого, пока мы не разобрались вместе.
Мы всегда были поклонниками студии Pixar, и когда они с нами связались, то спросили, сможем ли взяться за это? Я не знаю. Мы можем попробовать… Имею в виду, я буду с вами честным, было трудно и беспокойно. Мы как-то пошли неправильной тропой пару раз, которые мы предприняли, потому что мы пытались звучать как фильм Pixar. Но это не то, для чего нас наняли. Но я тоже не думаю, что им хотелось бы альбом Coil. Встряхивающий внутренности. Верно же? (смеётся)
Суровый перезапуск Pixar. «Cars 4» Дэвида Кроненберга…
Резнор: Да, точно. (смеётся) В принципе, выглядело бы очень круто, правда?
Аттикус Росс: Вообще нам пришлось доказать, что мы можем быть оптимистичными. Ты не можешь совсем избегать того, кто ты есть. Что бы мы ни делали, во всем пробегает некая эстетика, и она же может обращаться к более оптимистической стороне нашей личности. В основном мы писали около часа доброй музыки, вдохновленной (ранними идеями «Soul»)… тем, что они действительно любят. Я думаю, это было каким-то тестом «Могут ли эти люди вообще делать радостные вещи?»
Но вы же были готовы сделать нечто «счастливое»?
Резнор: Я думаю, да. И это оказалось довольно весело. Следующий фильм Финчера, к которому он попросил сделать музыку. Манк (о Германе Дж. Манкевиче, сценаристе фильма «Гражданин Кейн»). Всё происходит в 1940-е года. Всё хорошо, но мы не собирались использовать синтезаторы в таком фильме. Мы думаем, что будем звучать достаточно реалистично для того времени, поэтому фильм создаёт для нас новые цели и задачи.
Когда вы выпустили альбом NIN «Ghosts I-IV» в 2008 году, он был принят как крутая вещь от известных музыкантов. Эмбиент-альбом, состоящий из 4 LPs, который соответствует ожиданиям фанатов, но, в конечном счете, полностью изменивший ваш карьерный путь.
Резнор: Кажется, что это так, да.
Когда вы поняли, что этот эксперимент окажется судьбоносной частью вашей работы?
Резнор: Знаете, мы работали над «Социальной сетью», и тогда мы ощущали безмерную гордость, что работаем вместе с Финчером и его командой… И, возможно, поначалу ты взаимодействуешь с людьми по-настоящему. Мы не стояли у штурвала, но вносили свой вклад, если он имел смысл. Мы даже никогда не задумывались, ни на секунду, о наградах, это никому не приходило в голову. И было прекрасно завершить этот процесс таким путем, потому что, блядь, те люди, которые знают, что они делают, посчитали нашу работу достойной. Это было просто замечательно. Когда можно вернуться позже и сказать: «А Финчеру понравилась эта музыка».
Круто, когда ты работаешь с людьми, которых уважаешь. И плохо, когда сталкиваешься с дерьмом.
Можно поинтересоваться подробнее?
Резнор: Нам не повезло с «Птичим коробом» (фильм компании Netflix 2018 года, в главной роли – Сандра Буллок). Нам навесили на уши, что это будет психологическим триллером, и у режиссера есть какой-то впечатляющий послужной список. И когда мы приступили к работе, то увидели, что всё делается без должного старания. Потом столкнулись с монтажером, у которого был очень плохой вкус. Казалось, что нам больше всех нужно было работать над этим фильмом. И финальной вишенкой на этом ебаном торте было то, что они смикшировали музыку без нас, когда мы были в туре. И они сделали музыку настолько тихой, что ее совершенно не слышно. Будто бы, как будто… (смеётся) это было пустой тратой времени. Потом мы подумали, что всё равно никто не будет смотреть этот тупой фильм. И, конечно же, он стал самым известным фильмом от Netflix за всё время существования компании.
Я до сих пор его не посмотрел.
Резнор: Ты ничего не пропустил.
Ребята, вы выпустили уже 10 альбомов с саундтреками. Кто-нибудь выражал несогласие с вашим материалом? Кто-нибудь из киностудии не говорил: «Это слишком много. Слишком странно».
Резнор: По правде говоря, от NIN эту работу отличает… то, что мы постоянно на виду. Мы – инструмент. Нам хочется сделать ваш взгляд лучше, но это ваш взгляд. Поэтому помогите нам его понять. Сейчас такое время, когда мы не принимаем то, как меняются взгляды, но мы не считаем, что это наша задача влиять на фильм.
Нас наняли работать над «Девушкой в окне» вместе с Джо Райтом. Мы написали саундтрек для всего фильма, и нам понравилось работать с Джо. Он взял популярную сочную историю и – мы были приятно удивлены, когда увидели первую версию фильма, практически похожую на работу Линча. Это всё ещё захватывающий триллер, но в нем есть и артхаусная эмоциональность, которая придаёт ему некоторую показушность в его мастерстве исполнения. В этом есть стиль. И он смотрится хорошо. Поэтому мы сделали авангардную музыку. Там есть моменты, когда главная героиня сходит с ума, а мы делаем такое впечатление, что это у вас поехала крыша в разгар панической атаки. (Фильм) претерпевает трансформацию после нескольких тестовых просмотров. И мы решили не продолжать.
Мы не испытываем какой-либо злобы по окончанию этой работы. Конечно, расстраивает, когда ты делаешь очень много, и всё уходит в никуда. Но мы были довольны – и они тоже, — тем фильмом, который получился вначале. Сейчас же он изменился в другую сторону. Я не говорю, что он стал плохим, я его не видел. Но чтобы начать заново, нужно основательно изменить направление. Мы сделали то, что считали правильным, с рекомендациями режиссера, но сейчас, когда внешние силы приложили свою руку, мы уже не можем вернуться обратно в эту работу. Нам дали шанс, но мы просто ответили: «На этот раз нам придется откланяться».
Для музыки к фильму «День патриота» вы записали, как стоматолог скребет инструментом по зубам пациента. Как к вам пришла эта идея?
Росс: Ну, мысленный процесс был прост… найти шумовой элемент. (Герои были) в какой-то степени готовы бежать. Они совершили ужасные вещи, и вы можете представить, в какие рамки был загнан их ум. Тогда какой звук был бы самым неприятным? Я думаю, мы смогли войти в медицинское сообщество или нечто такое, чтобы найти что-то близкое к звуку зубов.
В традициях стиля musique concrete, но вместе с тем и кинематографично.
Росс: Точка встречи саунд-дизайна и музыки всегда представляла особый интерес. И это может стать еще интереснее там, где можно действительно использовать звуки, специально записанные для фильма. В фильме «Девушка с татуировкой дракона» (2011 года выпуска) до сцены орального секса какой-то герой мыл пол. Шумящий звук. Он был важен, но оставался просто тем, что происходило до того, как погрузиться в историю героини, которую принудил к оральному сексу ее опекун. Мы подумали, а что, если с помощью графического эквалайзера мы сможем вытащить ноту из сцены мытья пола. Потом, у этого действия был ритм. Он стал началом трека, усложнив его форму. Поэтому, если вы в офисе, то там, сзади сможете услышать уборщика.
Как и в случае с NIN, в вашей музыке есть много элементов – дроны и фидбэк, шум и диссонанс, — всё это восходит к таким авангардным музыкантам, как Coil, Throbbing Gristle и William Basinski. Считаете ли вы забавным или бунтарским поступком то, что можно использовать это знание, как создавать смелую музыку, на просторах Netflix и Disney?
Резнор: Здорово слышать, что ты говоришь, потому что я уже не планирую это сознательно. Это стало как бы справочником в нашем процессе общения в комнате… Мы всегда стараемся начать любой проект с вопроса, что нужно этому фильму? Какие инструменты подойдут? Акустические? Электронные? Если электронные, то аналоговые, теплые по звучанию, рассогласованные? Цифровые, конкретные, холодные? Акустическо-электронные? Одна из причин, по которой мы храним целый склад материалов, то, что я знаю, что тот или иной синтезатор может привнести в схему. Я знаю, сидя здесь, что делает любой из них. Должна ли это быть группа? И другие такие вещи, как дроны и шумы, мы больше всего узнали из фильмом Дэвида Линча. Почему «Голова-ластик» настолько пугает временами? Ты не представляешь звуковой фон помещения, потому что он выкрутил его на всю громкость. Обычно комната так не звучит. Но если ты действительно включишь громкость микрофона на всю, то начнешь слышать забавные вещи… когда они все становятся гиперболизированными. Вау! Подумай, каким бы был такой звук в поп-песне? Или в песне, где я вынуждаю вас волноваться?
«The Becoming» с революционного альбома NIN «The Downward Spiral» 1994 года. Поначалу мы пользовались стерео сэмплером. Я имел в распоряжении только себя и пару парней, которые крутились около меня, когда я слушал фильмы с выключенным экраном ТВ. Иногда что-то звучало круто, тогда я просто записывал это. Там были странные женщины, которые стонали «Ooooo-ohhhhh-ooohh!» Происходит что-то плохое, верно? Поставить эту запись на повтор под всю песню… это помогает почувствовать, что «Нахуй эту песню! Брр! Выключи ее!» Именно этого мы и хотели.
Но мы выучили подобные приёмы, технологии, деградацию ленты Басински. Мне кажется, есть много музыкантов, для которых процесс является целью. И если тебе известен процесс, блин, это интересно. Мне вправду не нравится, каким выходит звук по окончанию, но сам ход дела был крутым. Технология Басински, лично для меня, кажется ностальгической, она напоминает мне о шумящих кассетах и отработанных вещах. Мы понимаем, что если записываем определенные вещи через такую призму, то они приобретают эмоциональность. Для нас это очень важно. Мы уже настолько отличаемся от того, откуда это пошло, что часто бессознательно думаем: «Мы пронесли крутой способ в эту… эту большую мейнстримовую вещь».
Трент, ты говорил, что когда впервые услышал «Old Town Road», то она показалась тебе странной.
Резнор: Я был здесь, мне позвонили. «Вам звонит беспокойный менеджер подающих-надежды парней. Реи засемплировали Ghosts. Но у них не было официального разрешения. Они не отрицают, что это ваш трек. Эта песня начинает завоевывать каким-то образом небольшую популярность в Spotify. Какие у вас мысли?». Я сказал: «Разберитесь с этим вопросом, но не мешайте раскручиваться. Мне всё равно». Я не слушал этот трек и даже нигде не слышал. Разобрались просто, не важно, чья эта работа. Я знаю, как могут быть мимолётны слава и везение. И когда планеты благоволят по какой-то причине, ты не хочешь мешать этому. Это же не кампания Трампа или что-то в виде этого.
Они прислали мне ссылку на песню, и я послушал её. Я даже не дослушал её всю… А затем она начала быстро набирать популярность. После этого я, наконец-то, послушал песню полностью несколько раз. У меня есть такое, что если я слышу песню, даже 10 секунд в машине, через два дня я просыпаюсь и начинаю её напевать. Всегда через два дня. Эта песня застряла в голове еще на долгое время, и теперь она добралась до игры, которую любят мои дети, «Just Dance 2020», они занимаются зарядкой под ремикс «Old Town Road».
Росс: Моей единственной надеждой было, чтобы она навсегда осталась на первом месте. Там есть 33 других трека, которые слушатели могут успешно засэмплировать.
Вы уже знаете, где поставите свои награды от Country Music Association?
Резнор: Надеюсь, она на самом деле большая, да?
Росс: Я повешу свою прямо на грудь.
Что предстоит на горизонте для NIN?
Резнор: Мы говорили о том, чтобы дать несколько концертов в следующем году, наверно. Возможно, в его вторую половину. У нас есть основа для следующего материала NIN, который мы хотим сделать. Я не хочу его откладывать прямо сейчас, но у нас действительно не было возможности приступить к нему, потому что в этом году мы похерили свой график.
Росс: Он был напряженным.
Резнор: Мы неустанно работали над горой кинопроектов. И, поэтому, нужно еще несколько месяцев, перед тем, как мы действительно сможем снова включить в работу с ясным сознанием.
Как может звучать новый NIN?
Резнор: Я открою секрет: коллаборация. У нас есть список людей, которые нам импонируют. И мы размышляли, чтобы сыграть на возникнувшем духе творческого союза, в который нас вовлекло написание саундтреков; посмотреть, что получится, если мы смешаем нашу ДНК с другими людьми, в ненапряжной обстановке. Посмотрим, что получится. Если хорошо, тогда, возможно, мир это услышит. Но если нет, то положим в кучу к другим материалам.
Такое сотрудничество далеко не похоже на то, с которого ты начинал: записывал все инструменты на альбоме «Pretty Hate Machine», кроме барабанов. Ты говорил, что тебя вдохновлял так делать Prince (Принс Роджерс Нельсон).
Резнор: Принс в первую очередь. Потом Тодд Рандгрен. И это не было прагматично. Я хотел иметь группу. Я хотел быть в клубе, с командой. Но я никак не мог найти людей в Кливленде, кто не хотел постоянного вознаграждения за попытки играть в клубах и тому подобное. Да и просто, блядь, иметь дело с другими людьми было подобно головной боли.
Ты же как-то раз встречал Принса?
Резнор: Вроде бы. Пару раз. Первая встреча была печальной, на лейбле Record Plant, когда мы работали над «Downward Spiral». Принс был в студии, дальше по коридору, но никто его не видел. Он уже не будет выступать. Он бронировал студию каждый день, но также каждый день прилетал звонок: «А, хорошо, оставайтесь там. Мы приедем в ближайшие пару часов.» «Да, сейчас, он собрался обедать. Придем позже.» «Он пойдет в клуб. Собирается прийти после.» «Да, он не пришел, но будьте там к 10 часам утра.» И это могло продолжаться неделями.
Мы давно знали их звуковых инженеров, потому что они просто высиживали в ожидании целый день. Они говорили: «Нет, он вас знает. Он слушал (Nine Inch Nails EP 1992 года) «Broken» и приводил в пример, что «Я хочу, чтобы у меня был звук, как здесь». Я думал, это фантастика! Мой герой! И потом в один день я выходил из студии, и он тоже. Сзади него был свет, это было дневное время. Я видел камыш, высокие холмы и ощущал благоухание. И он, и я шли, как будто в замедленной съемке. И когда мы подошли ближе друг к другу, я посмотрел на него, и… он прошел мимо, вот и всё. Мое сердце было разбито.
Нашумевший короткий фильм для альбома Broken распространялся как бутлег, в несколько вирусной форме, после этого была слита VHS-копия. Что ты чувствовал, когда его увидели люди?
Резнор: Питер Кристоферсон (один из основателей Throbbing Gristle, Coil и режиссер Broken movie) и я стали друзьями, нам нравилась идея сделать что-то экстремальное. И лейбл оказался достаточно недальновидным, чтобы выделить мне деньги для этого. Он говорил: «Мы можем создать этот хребет, который свяжет эти видеозаписи вместе, что может дать подобие снаффа (кинофильм, в котором изображено настоящее убийство). Это звучало круто, и если бы кто-нибудь взялся за него, то я думаю, мы бы сделали такое.
Я нашел в почтовом ящике полностью коричневую сумку без подписей, в ней была кассета, тоже без пометок. Он сказал: «Я не хочу никак ее подписывать, на тот случай, если ее конфискуют.» Я посмотрел фильм, и это было «Охереть!». Потом мы обсуждали его по телефону, и на моё решение не выпускать фильм по большей части повлияло то, что сам Питер колебался. И это было правильно. Я думаю, это из-за того, что я жил в доме Тейт (с 1992 по 93 год Резнор проживал и записывался в доме, где актриса Шерон Тейт и четверо других людей были убиты «семьей» Чарльза Менсона в 1969 году). Я чувствовал, что это не будет не правильно. Поэтому мы отложили эту идею. Но я точно знаю, как этот фильм просочился к публике, потому что мы сделали несколько копий, и каждая из них имела небольшой дефект в разных местах. И я уверен, что один из сливших информацию – это Гибби Хейнс (Butthole Surfers). Имею в виду, мы так и хотели, чтобы это рано или поздно случилось, на большом экране, вы же понимаете?
Сколько всего записей вы раздали друзьям?
Резнор: Может быть, шесть. Я помню, что их было совсем немного, но я всё-так уверен, что именно эта копия принадлежала ему. Я так думаю.
2019 год был отмечен 25-ой годовщиной знаменитого грязного выступления NIN на Вудстоке в 1994 году. Когда до вас дошло, что грязь на самом деле оказалась экскрементами из биотуалетов?
Резнор: Не перед шоу. Мы так ужасно боялись давать его. И мы сделали его совершенным образом, потому что нам отвалили кучу денег. Я помню, когда вначале пришло предложение выступить, типо «Оно будет выглядеть отвратительно». Лого Пепси на грифе гитары. Это казалось отстойно. Но оправданием было то, что мы потратили так много средств на подготовку для тура Downward Spiral, если мы давали то выступление, то прибыль с него покрывала все остальные шоу, чтобы получилось круто. И когда мы пришли туда, нам все казалось бесподобным. Трудно объяснить, почему. Но мы были там в предыдущий вечер до нашего выступления и оставались на всю ночь, и потом нам пришлось ждать весь следующий день до наступления нашего времени. Это было словно изнуряющее восхождение в горы.
Затем мы появились обмазанные в грязи за кулисами, и мы сразу поняли, что вот теперь всё хорошо. Мы не думали о кишечной палочке или о чем-то в этом роде. Но когда мы вышли на сцену, это одна из тех вещей, о которых я могу говорить с абсолютной уверенностью. Когда сверкают молнии, ты не знаешь, когда это начинает происходить – эта актуальность, быть в правильном месте и времени. На сцене мы знали, что не важно, что происходит – до тех пор, пока эти дерьмовые бактерии не заразили мой мозг, — чувствовалось, что Это знаменательно. Мы именно там, где и должны быть, и это оно. И я не говорю это заносчиво. Я просто имею в виду, что вы видите это в другом, странном свете. Я больше не чувствовал такого с тех пор. Выступление было отвратным, вы понимаете. Тяжело петь с дерьмом на глазах, пытаясь попадать в гитарные струны. Но это было реально, по-настоящему.
Журнал Revolver делал материал о песне «Closer», которая превратилась в неожиданный гимн стрип-клубов. Что ты думаешь о таком определенном наследии этой песни?
Резнор: Ты приходишь к пониманию, что, выпустив свое дитя в мир, ты в какой-то мере перестаешь влиять на то, где оно окажется и что о нём будут думать люди. Я помню, что в определённый момент в начале, я считал, что «Вы не понимаете ее смысл! Она, блядь, не о том, о чем в ней заявляется! А наоборот!»
В последнее время я не бывал в стрип-клубах, но, что есть, то есть. Я слышал, как Стинг доказывал, что песня «Every Breath You Take» не о любви. Но для множества людей она именно про любовь. Я не люблю вдаваться в споры о том, что действительно означают слова песни, потому что это действительно не важно, если кто-то будет интерпретировать их как нечто другое. Я рад, что она хотя бы не стала долбанным спортивным гимном.
Ты когда-либо слышал, что Майкл Джексон был поклонником твоей музыки?
Резнор: Я такого никогда не слышал.
А ты знаешь его песню «Morphine» 1997 года?
Резнор: По-моему, нет. Я не настолько фанат Майкла Джексона.
(Росс открывает песню на своем телефоне)
Росс: Считайте, что он послушал.
Резнор: Так вот откуда я её спиздил украл! (смеется)
В данный момент ты состоялся музыкально, финансово и творчески. Почему ты утруждаешь себя работой в этих направлениях до сих пор? Почему тебе всё еще хочется создавать музыку и выступать, вместо того, чтобы просто расслабиться на Гавайях и проводить время со своими детьми?
Резнор: Мне кажется, когда я смотрю назад на свою жизнь, та вещь, которая всегда мне помогала в детстве – это игра на пианино. И потом подумайте, да, я чувствую собственную значимость в том, что я делаю, потом что чувствую себя связанным с этим и то, что я делаю хорошо. И кажется, остальные люди тоже считают, что у меня хорошо получается. И не важно, что мне было дано, так как кое-что я не мог получить из других частей моей жизни. И это в какой-то мере приучило меня, что, только работая над чем-то, ты можешь получить выгоду, прийти к чему-то, что поможет мне поверить в себя. И когда я познакомился с рок-музыкой, с ее протестом, в моем маленьком городке, я понял, что Это моё. Возможно, это помогло мне найти свое место.
В маленьком мире я был на задних рядах, если ты играл в группе, то выступал в баре на этой же улице, с каверами песен, которые крутили по радио. Я тоже делал что-то такое. У меня было ощущение сцены, будто это для меня – но что я должен сказать? Я откладывал это на потом, потому что мне было страшно осознать. Мне было страшно. Что если я плохой поэт? Но это привело к работе над тем, что в последствии стало Nine Inch Nails, и заострении на понимании, что я должен сказать. Я не прятался за вещами, которые мне нравились, это было подобно журналу того, что происходит в моей голове. Но как это может быть? Я не могу открыть это другим. Это и стало словами первой песни. Когда я застенчиво передавал их кому-то, моему другу, например, он говорил: «Это так восхитительно!». Я не мог смотреть ему в глаза. И я понял… Если у меня получается выразить эти чувства во мне… имей смелость сделать это. Даже если пугало, что это делает не Джин Симмонс. Блин, это был я. Я не создал какой-то образ, за которым я мог спрятаться. Когда я увидел, что он влияет на людей и трогает их, то я ощутил, что это моё (смеется).
Потом, когда группа начала своё существование, ты бросаешься из этой маленькой жизни в совершенно другую, незнакомую, и из-за того, что со мной стали обращаться по-другому, будучи не способным эмоционально справиться с этим, я стал бесчувственным. И это наказало меня. Например, когда слава накрыла Downward Spiral, было очень странно. И у меня вообще не было времени, чтобы просто сесть на минуту и подумать: «Что именно происходит сейчас?». Я наслаждался моментом, но до меня не доходило, что нужно передохнуть и почувствовать важность этого момента, потому что он не бесконечен. Мне казалось, что все мечты начали сбываться, но незамедлительно приходит осознание: «Блядь, чего? Я обманщик. Как я собираюсь сделать это снова? Как я вообще умудрился написать эту песню? Я даже не знаю, как я это сделал. Это был я?». Я чувствовал, будто я в ударе, обычно, когда вокруг меня были другие люди. Сейчас же я вправду не знаю, кто я, блядь, такой. Должен ли я быть «рок-звездой»? В недавнем прошлом это слово не было плохим. Я начал отождествлять себя с тем, что я читал про себя, что я слишком много пью и просто становлюсь тем, чем мне не хотелось.
Всё равно, не буду снова затрагивать сердцевину этой истории. Но, я пришел к другому концу, достигнул того места, где мне пришлось всё изменить, иначе, я был бы мертв. В тот момент я ненавидел себя, не уважал и не доверял себе. Я мог сказать, что мое творчество было мукой, потому что я не могу думать прямо. Протягивая руку за помощью, ты сам получаешь ее. В конце концов, когда я вправду должен был сдаться… Когда у меня было пара лет воздержания, я начал чувствовать связь с самим собой. Я думал, получится ли у меня писать музыку в трезвом состоянии? Писал ли я ее так когда-либо? Когда ты говоришь себе, что тебе это необходимо, это выглядит так неестественно и романтизированно. Стоит ли пробовать? И ответ был – да, я всё еще хочу попробовать, потому что мне хочется знать, смогу ли я это сделать. Это было стимулом в дальнейшем. Мне просто хотелось посмотреть, буду ли я в состоянии это сделать. И всё пришло к альбому 2005 года «With Teeth». Тогда я понял, чего я всегда боялся больше всего: пустого блокнота. Ты знаешь: иди вперед! Напиши самую лучшую песню! Но потом до меня дошло, что на самом деле я наслаждаюсь самим процессом. Я мог прийти и сказать: «Эта песня может и не самая лучшая из всех, которые я делал, но я буду пробовать, и не обязательно, чтобы кто-то её слышал, но она появится и станет популярной среди других песен.» Мой мозг снова стал работать, и поэтому я был полон энтузиазма. Как будто ты только что вылечился от простуды, понимаешь? Типо «Да, блядь! Снимаю майку, я пошел плавать!» Это ощущение длилось месяцами. Я познакомился еще раз с работой и собой, и чувствовал себя взволнованным и оживленным. И понял, что могу ездить в тур трезвым и помнить, что происходило. И сейчас мне важно быть на сцене, вместо «Я должен выступить, и потом смогу добраться до (?)» Мне нравится такой подход.
Другая плохая вещь, случившаяся со мной – когда меня завлекли в компанию Apple. Я разговаривал с (продюсером и сооснователем лейбла Interscope Records) Джимми Айовином о стримминговых сервисах… 6 или 7 лет назад. Я думал, что если кто-то мог стать представляющим артистом в этом мире… но для меня так же важно то, что может ли практика стриминга меньше походить на библиотечную картотеку?.. Из-за этого я начал разрабатывать Beats Music вместе с Джимми. Потом Apple купили Beats Music, потому что они стояли за Spotify. И меня пригласили сесть за один стол с тем, кто разрабатывал дизайн iTunes, Тимом Куком (главный руководитель Apple), Эдди Кью (старший вице-президент по программному обеспечению и интернет-сервисов Apple), Джимми, Джони Айвом (бывшим директором по дизайну Apple), которые спросили: «Какие у вас идеи насчет того, как мы можем создать такую площадку, которая будет удобна для музыкантов? Каким вы бы хотели видеть новый Apple Music на базе Beats? Эмм, и для этого мы выделим вам вагон и маленькую тележку денег.»
Что в это входит? «Нуу, нам нужно, чтобы вы были здесь несколько раз в неделю. Нас не устроит, если вы поедете в тур. Вам должны быть доступны по телефону и т.д. Вы можете выпустить альбом, мы позволим вам писать саундтрек к фильму раз в год. В четыре года.» Как музыкант, я могу сказать, сколько денег я могу заработать. Но сейчас я не в этой игре. Я не собираюсь соревноваться с Дрейком, я в этом даже не заинтересован. Я особенно не хочу турить по 8 месяцев в год с семьей в моем возрасте. Или даже в другом. (смеется) ты видишь реальную картину в зеркале: для чего я это делаю? В чем смысл? В деньгах, да. Это реалистичная, прагматичная вещь, о которой стоит подумать. Сейчас же у меня есть семья, вы понимаете.
Всё-таки, я принялся за это дело. Я узнал много вещей. Главным было то, что я могу это сделать, и добьюсь в этом успехов. Но… Я не хочу этим заниматься. Я чувствовал себя виновным каждый божий день, потому что та вещь, которую я действительно должен делать, которую я люблю, я будто бы предал, отвечая на вопрос: смогу ли я заниматься другим делом, попутно зарабатывая деньги и надеясь повлиять на изменения в том, что мне не безразлично. Кому-то приходится делать это. Не особо видно, что кто-то другой проявляет инициативу. В любом случае, много из этого было от высокомерия, попыткой выдать желаемое за действительное, было недооценено, насколько трудно подвинуть бюрократизм и силу политики больших корпораций. Я не несу чушь, но это превратило мою работу в нечто более политическое, чем в осуществлении реальных изменений. И я предпочел не заниматься этой хренью. Это не то, ради чего я просыпаюсь и размышляю, как сделать.
По окончанию я пришел к мысли, что нет, я не хочу обновлять свои контакты. И мне нужно вернуться назад к творческой деятельности. И не то, что я бы не смог заниматься музыкой в течение того времени, но мне показалось, что я буду как человек по вызову. И каждый раз, когда мой телефон будет звонить, я буду нервно икать. Лучше я не буду подвергать себя такому.
Аттикус был не только хорошим коллегой, но и хорошим другом. Он произнесет мудрые слова, и одно из них, одна из его фраз: «Знаешь что? Когда доходит до дела, то всё, что я хочу – это не чувствовать себя плохо.» Это может показаться глупым и слишком простым, пока ты сам над этим не задумаешься.
И так было всю мою жизнь. Я просто не хочу чувствовать себя плохо. И за все свои года я узнал, что есть вещи, которые я могу сделать, и мне будет хорошо. … Когда мы находимся здесь, работаем или делаем что-то, когда всё подходит к завершению, то думаем: «Это совершенно невероятно. Не могу дождаться, когда люди это услышат». Тот момент, когда мы создаем то, что должны. Может быть никто и не услышит удивительную хай-хэт ритмику и просто почешет бороду, но мы надеемся, что кому-то не всё равно, потому что мы позаботились обо всем.
Я могу просто уйти в отпуск и расслабиться. Мне необходимо что-то делать, что даст мне ощущение связи с другими. Я стараюсь быть хорошим родителем. Хорошим мужем. И другие части этого паззла заключены в том, что мне нужно чувствовать себя вовлеченным в работу над теми вещами, которые мне кажутся интересными.
Наверно, это началось от того ребенка, играющего на пианино.
Резнор: Имею в виду, в данный момент мы работаем над мультфильмом студии Pixar. Он довольно сложный. Там есть эмоционально сильная сцена, над которой я думал около недели. Но, когда я размышляю над ним, то я смотрю глазами себя из детства, ребенка, играющего на пианино, как я это ощущаю. Потому что ты вовлекаешь в ту же эмоцию, которую необходимо передать. В моем доме есть пианино, я сижу за ним и пытаюсь как-то все обдумать. Мне кажется, что во мне есть то, что нужно вытащить наружу… И если я вижу, что люди во внешнем мире отзываются на это, то становится ясно, почему я здесь. Чтобы делать много детей и писать музыку.
R Скульптора 